А.С. ПАНАРИН КАК ПОЛИТИЧЕСКИЙ МЫСЛИТЕЛЬ (К 80-летию Александра Сергеевича Панарина)
Автор: Валерий Иванович Коваленко — ведущий эксперт Российского общества политологов, доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой российской политики факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова
Теоретическое наследие Александра Сергеевича Панарина вызывает разное к себе отношение, что и понятно в условиях неоднородности мировоззренческого, идеологического и духовно-нравственного пространства современной России. Я не встречал, однако, ни одного человека, который отказывал бы ему в силе и глубине его творческого мышления, самобытности его таланта, искренности его гражданского чувства.
А.С. Панарин — один из самых проницательных мыслителей России конца XX — начала XXI столетия, человек сложной судьбы, отразивший в своей жизненной биографии неоднозначные перипетии России своего времени. Исключенный из Московского университета за свои убеждения и научные поиски, расходившиеся с установками официальной идеологии, работая шахтером, он ни на минуту не прерывал естественного для него состояния напряженного научного поиска. Своим талантом, невзирая на настороженное к нему отношение со стороны руководства, А.С. Панарин сумел пробить себе дорогу на научном поприще: с 1984 г. весомо и зримо он стал утверждать свое имя в Институте философии Академии наук СССР (ныне РАН). С момента образования в начале 90-х годов в МГУ имени М.В. Ломоносова кафедры теоретической политологии и до своей кончины А.С. Панарин — ее бессменный заведующий, любимый студентами и ценимый коллегами.
Александр Сергеевич — плоть от плоти того, что в России принято называть «шестидесятниками». До конца жизни он во многом оставался романтиком. Ему был чужд жесткий прагматизм новейшего времени: он мог мыслить только в русле гражданского сознания, национальных интересов страны. Очень мягкий от природы человек, он в то же время становился абсолютно бескомпромиссным к тем, в ком он чувствовал фальшь, приспособление к требованиям конъюнктуры, стремление сделать карьеру любой ценой. Больше всего он ценил научную ответственность и искренность, отзывчивость, теплоту человеческих отношений.
Александр Сергеевич испытывал настоящее наслаждение от работы. В последнее десятилетие своей жизни он выпускал не менее одной (интересной и серьезной, хотя и не всегда бесспорной) книги в год. И это — не считая многих и многих десятков статей и сотен выступлений. Он мог, что называется, с ходу, экспромтом, включиться не только в узкопрофессиональную дискуссию, но и на какой-нибудь из конференций блестяще выступить с речью о Гоголе или о Пушкине, о моделях вселенной или об основаниях современного научного познания и человеческого бытия в целом.
В последнее десятилетие его жизни к нему пришло признание, хотя многие и не могли принять его ценностных установок, позиций высокой гражданственности. А.С. Панарин стал лауреатом Ломоносовской премии, премии Фонда А.И. Солженицина, которая до него давалась только профессиональным литераторам. Он был избран действительным членом Академии гуманитарных наук, Академии политических наук, членом Нью-Йоркской академии. Его много и охотно печатали на страницах журналов «Москва», «Наш современник», «Знамя», «Дружба народов». Казалось бы, можно немного отдохнуть, тем более что в последние три года жизни он был серьезно, смертельно болен. Но изнуряемый непрекращающимися болями, с донельзя изношенным сердцем он работы не прекращал. Когда я в последний раз позвонил ему за несколько дней до его смерти, он сидел над корректурой своей очередной книги, делился своими соображениями о направлениях дальнейшего научного поиска, скорее всего, понимая, что ему уже не суждено этот поиск продолжить, но как-то завещать эти идеи он считал себя обязанным.
Несколько слов о научных идеях А.С. Панарина. Принципиальным для его концепции является положение о том, что в гуманитарных науках сегодня происходит изменение картины мира, аналогичное переходу от классической к квантовой физике. Взамен линейной логики истории в социальной философии начинают осваиваться принципы неопределенности, стохастичности, являющиеся основанием риска и свободы. В философии культуры им подчеркивалось возрастание значения экзогенных факторов, связанных с взаимовлиянием цивилизаций, с диалогом мировых культур. Полемизируя с представлениями о «конце истории», Панарин постоянно подчеркивал, что «вулкан истории» продолжает «дышать», что и сегодня образуются новые социальные миры, новые модели общественного развития.
В последние годы Панарин исследовал процесс глобализации, обращая особое внимание на его асимметричность. Он считал, что, во-первых, глобализируются элиты, постепенно ускользая от национального контроля, в то время как массы, напротив, нередко теряют свое прежнее цивилизационное пространство под влиянием этнических расколов и автономизаций. Во-вторых, глобализация оборачивается универсализацией мира, сопровождаемой угрозой навязывания различным странам и народам образцов и норм, взращенных на иной социокультурной почве и, тем самым, «нейтрализацией» национальных ценностей. Обе эти черты глобализации, с его точки зрения, ставят под вопрос многие достижения демократического модерна — такие, как демократический суверенитет народа, контролирующего свои правящие элиты, национальный суверенитет, социальную защищенность от давления рыночного «естественного отбора», в ходе трансформационных процессов принимающего подчас социал-дарвинистский характер. Эти свои идеи он пытался отразить не только в своих научных трудах: под его руководством в студенческой среде Московского университета был организован кружок альтерглобалистов, где он со своими юными единомышленниками продумывал новые модели международного порядка.
Панариным разработана методология глобального политического прогнозирования, объектом которого является качественно новое будущее. В этой связи, оценивая статус восточноевропейской цивилизации в глобальном мире, Панарин выдвинул гипотезу о превращении Европы из «двухосной» (романо-германской) в «трехосную» (романо-германо-славянскую) и о становлении новой Большой Европы как самостоятельного центра силы, препятствующего реставрации прежних структур мирового устройства и новым угрозам. С точки зрения Панарина, вовлечение славянского региона в Большую Европу будет сопровождаться реконструкцией прежней модели социального бытия: переходом от цивилизации обмена к цивилизации дара и дарения, подразумевающей инициацию самоценного творчества, человеческой солидарности и участия.
Но, конечно же, особое внимание, чувства боли и надежды вызывала у А.С. Панарина Россия, ее исторические судьбы. С позиций творческого консерватизма он стремился укрепить и развить лучшие отечественные традиции. Космогонический процесс творения новых цивилизаций, писал А.С. Панарин, еще не закончен, и Россия, далеко не последняя из них, не только призвана сказать свое весомое слово, но и обрести в новом веке стратегическую инициативу в мировом развитии.
О теоретическом наследии А.С. Панарина пишут сегодня много, его труды обильно цитируют, его идеям посвящают главы монографий и отдельных диссертаций. Я бы хотел остановиться всего лишь на одной статье, которая, как мне кажется, позволяет вполне предметно оттенить его особенности как политического мыслителя. Тем более, что эта его статья посвящена пятидесятилетию победы советского народа в Великой Отечественной войне[1], и сегодня, спустя двадцать пять лет, в год 75-летнего юбилея, нам крайне важно вспомнить об отношении Александра Сергеевича к этой великой дате.
Нижеприводимый текст никоим образом не может рассматриваться как некая рецензия на эту статью. Статья многопланова, и из всего многообразия ее сюжетов мною выбраны только те, которые существенны для общих концептуальных установок А.С. Панарина и которые оттеняют своеобразие его стилистики как политического философа.
Центральной проблемой своих размышлений в статье А.С. Панарин ставил вопрос: «станет ли юбилей действительным свидетельством сохранившегося самоуважения нации, ее достоинства, ее веры в будушее, в свое историческое призвание»? (С. 3).
Задолго до разворота «гибридных войн» А.С. Панарин обратил внимание на стремление некоторых сил Великую Отечественную войну «представить очередным историческим недоразумением незадачливого народа, защитившего тоталитарное государство себе же во вред», переложить вину на развязывание войны на Советский Союз и т.п. А.С. Панарин не был историком, и он не останавливал свое внимание на вполне естественных и необходимых для этой науки аргументах, очевидным образом вскрывающих несостоятельность подобного рода фальсификаций. Панарин был политическим мыслителем, поднимавшимся в своих размышлениях до осознания метафизических измерений бытия, до выявления глубинных смыслов истории. Статья о юбилее победы в очередной раз стала свидетельством именно таких его духовных интенций.
Разъедающей страну язвой А.С. Панарин считал явление «внутренней эмиграции», глубоко проникшей в сознании элиты и части интеллектуального класса в целом. Такие настроения, по его мнению, коренятся не только в осознанной компрадорской позиции (это тоже имеет место), но и в заемной для России идеологии прогрессизма, принимающей свои различные исторические версии. Эта идеология, с его точки зрения, в наших условиях оборачивается третированием «презренной национальной почвенности» и нацелена на ее безжалостную расчистку.
Особенную опасность А.С. Панарин (напомним, что статья писалась в середине 90-х гг., когда властные ориентиры в стране обозначали себя вполне четко) усматривал в ментальных установках «новых русских». Негативно оценивая советский проект, он отмечал все же готовность большевиков идентифицировать себя с народом по мере того, как будет происходить его преображение в «передовой класс». «Новые русские», — отмечал А.С. Панарин, — меньше верят в эту алхимию прогресса. Поэтому их презрение к «почве» выражается не столько в революционном насилии, сколько в комплексе внутренних эмигрантов, свободных от давления туземных норм, ценностей и традиций. К этому добавляется воздействие потребительски-гедонистической психологии, чуждой не только аскезе индивидуального накопления, но и служилой аскезе российских подданных, привыкших держать на свих плечах тяжкий груз российской государственности. Эмансипаторский дух в его поздней, декадентской стадии опасается сильной государственности, ибо связывает с ней жертвенность, к которой чувствует себя неспособным.
Таковы идейно-психологические основания развернувшейся у нас войны с историческим наследием, ценнейшим компонентом которого являются память об Отечественной войне и законная гордость народа-победителя» (С. 3-4).
Россия, считал А.С. Панарин, вовлечена в третью мировую войну, которая со времен холодной войны приобрела характер борьбы различных цивилизационных проектов. Ее причины, не в последнюю очередь, – в закате в мире традиционных ценностей заодно с классическими гуманистическими идеалами. С особой силой это стало проявлять себя в России со времен перестройки. Отмечая историческую ответственность «реального социализма» за рост национального нигилизма, А.С. Панарин отмечает в статье, что «теперь это подготовлено нынешними либералами, которые… снова решили, что главный враг – в своей собственной стране и потому ее поражение в холодной войне является основным условием и мирового прогресса, и торжества передового демократического строя в самой России… Недавние провозвестники «нового мышления» испытывали… мощное давление этой утопической традиции. Они верили в «очередной «новый мировой порядок», который снимет проблемы обороны, границ, геополитического соперничества государств и т. п.» (С. 9; 12-13). И это в условиях, когда страны Запада, несмотря на широкогласную риторику о приоритете индивидуальных прав и свобод, в своей практической политике жестко следовали своим государственным интересам.
А.С. Панарин, строго говоря, никогда не был противником западной цивилизации как таковой. Он отмечал ее вклад в разработку и утверждение ряда непреходящих ценностей – той же свободы, духа предприимчивости и пр., укорененности ее ментальных представлений в исторической почве. В ней он не принимал другое: «Западная цивилизация – законодатель прогрессистской моды. Она живет в нормальном континууме пространства-времени: чувствует не только зов будущего, но и твердь собственной почвы, но другим цивилизациям она навязывает временную доминанту, не считаясь с особенностями местного пространства. Она породила мировую диаспору вестернизаторов, свято верящих в возможность беспрепятственной пересадки «образцовых» западных учреждений на любую национальную почву. Этой диаспорой нещадно высмеиваются и осуждаются всякие оглядки на «почву»: пространство они не считают такой категорией, которую модернизаторам следует принимать во внимание» (С. 14).
Другими словами, А.С. Панарин был резким противником не иных цивилизаций: в многообразии мира он как раз и усматривал его несомненные достоинства. «Не униформизм и обезличенность – признаки энтропии, — писал он, — а сохранение богатейшего культурного своеобразия – вот в чем состоит истинный шанс человечества» (С. 15). Взгляды А.С. Панарина антагонистичны лишь в отношении установок атлантизма, в которых в годы написания его статьи особенно активно реанимировался взгляд на Россию как на пустое бессодержательное пространство, которое может быть наполнено любой (экономической, политической, социальной, ментальной) формой. Он и задавался вопросом в своей статье о Великой войне, что было бы, если бы наши отцы осенью 1941 года начали с сопоставления своей страны с Германией по критериям «развитости» в оценках и логике прогрессизма.
«Поэтому, — делал принципиальной важности вывод А.С. Панарин, — социокультурная реабилитация пространства, разработка социально-политической теории пространства мне представляется насущной потребностью нашей реформационной эпохи. Нам предстоит сформировать элиту, откликающуюся не только на зов времени (будущего), но и на зов пространства. Революционеры мыслят категориями времени; патриоты, защищающие свою землю, — категорией пространства. Для последних пространство Отчизны имеет абсолютную ценность – безотносительно к его кодификаторам на шкале исторического времени» (С. 14).
Своим теоретическим наследием А.С. Панарин внес громадный вклад в утверждение в политической науке такого сильного концепта, которым является сегодня категория цивилизационной идентичности, значимости для социального бытия таких понятий, как сопричастность глубинным традициям, основаниям и принципам отечественной истории и географии, нашим базовым ценностям. Для него это отнюдь не сводилось только к зацикленности на прошлом: актуализация традиций, наполнение их новым содержанием и смыслом всегда рассматривалось А.С. Панариным как залог уверенного развития страны, состоятельности такого мощного исторического проекта, каким является творимый нами проект «Россия».
Будучи близкими по духу, мы часто расходились с Александром Сергеевичем в понимании многих (в том числе – и принципиальных) вопросов. Спорили с ним и по содержанию данной статьи: я считал, в частности, необходимым более четко разведение понятия прогресса и прогрессизма, не был полностью согласен и с его оценками советского периода. Спорными считаю и сегодня некоторые положения его общей концепции. Дело, однако, в другом — в общем отношении к его теоретическому наследию. Представляется, что наиболее точной оценкой этого наследия может быть всплывшая в памяти фраза из главы книги Р. Гароди «Реализм без берегов» о лауреате Нобелевской премии поэте Сен-Жон Персе: «Он будит!». Идеи Александра Сергеевича, несомненно, будут стимулировать дальнейший напряженный научный поиск, способствовать творческому осмыслению сложнейших теоретических и политических проблем.
И последнее. История имеет разную ритмику жизни: пульсы интеллектуального бытия и политического процесса не всегда синхронны. Так, мощный интеллектуальный разворот в России в начале двадцатого века (русский философский ренессанс) по времени совпал с громадными изломами в развитии страны. По каким основаниям вести оценку — вот в чем вопрос? Позднесоветские и первые постсоветские годы в нашей стране также были драматическими, сложными; к ним по-разному можно относиться и к ним по-разному и относятся. Но в трудах об отечественной философии и политической науке будущих времен об этом периоде будут писать и как о периоде, когда в России жил и творил Александр Сергеевич Панарин.
[1] Панарин А.С. Юбилей Победы: итоги трех мировых войн для России // Вестник Московского университета. Серия 12. Политические науки. 1995, № 2. С. 3-15.