Интервью об адаптации к быстрым изменениям, о росте иррационализма и невозможности мобилизации с ведущим экспертом Российской общества политологов Еленой Борисовной Шестопал — доктором философских наук, заведующей кафедрой социологии и психологии политики факультета политологии Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.
Оригинал материала: ФОМ
Е.Б. Шестопал: В основном это вызвало раздражение: весной прошлого года нам с мужем нужно было уехать из города, и мы тогда намучились с получением пропусков. Потом появились трудности, связанные с дистанционной работой. Нам пришлось осваивать новые технологии, например Zoom. Мне это далось легко, а муж к дистанционной работе так и не адаптировался. В январе этого года у него из-за эмоционального напряжения случилась полная блокада сердца. Его с трудом спасли. Для меня весь этот год прошел под знаком очень сложного восстановления мужа.
Проблема адаптации
Каковы, по вашему мнению, главные социальные последствия пандемии?
Елена Шестопал: Пандемия поделила нашу жизнь на до и после. Возникла совершенно новая форма социальности, в которой проявились и лучшие, и худшие стороны всех социальных систем – политики, здравоохранения, образования, экономики, социального обеспечения. Обычно адаптация людей к новым формам социальной жизни занимает много времени, а сейчас все изменения проходят в режиме цейтнота, порождая сильный стресс.
Рассмотрим, например, ситуацию в школах и университетах. Одно из самых тяжелых последствий пандемии для них – разрушение привычных и эффективных форм коммуникации. И преподавателям, и учащимся встроиться в новую систему дистанционного обучения оказалось очень сложно. Особенно сложно происходит адаптация у первоклассников и учащихся вузов.
Почему им сложнее?
Е.Б. Шестопал: Детям сложнее потому, что им и в классе не просто сосредоточиться на предмете, а дома, в онлайн-формате – тем более. А студенты вовсе при дистанционном обучении досыпают во время лекции, просто выключая камеру. Но если со студентами преподаватели еще находят какие-то формы обратной связи, то с учениками младших классов это практически невозможно – и теперь они практически выключены из учебного процесса.
Рост иррационализма
Люди по-разному переживают пандемию, и многие реакции сложно объяснить.
Е.Б. Шестопал: Два чувства – неуверенность в завтрашнем дне и страх – определяют реакции общества на последствия пандемии. Среди типичных реакций – иррационализм, раздражение, ипохондрия.
Моя знакомая, врач-хирург, поделилась интересным наблюдением: по ее словам, никогда раньше не было такого, чтобы больные столь откровенно критиковали советы врачей. Кроме того, люди снова пошли к бабкам. Такое иррациональное поведение было распространено и раньше, но в период пандемии оно стало массовым. Не только врачи, все мы сталкиваемся с подобными реакциями. Другой пример иррациональной реакции: моя знакомая из одного небольшого города отказалась от выгодной работы, потому что не хотела делать прививку. Несмотря на активное продвижение вакцинации, многие люди по-прежнему не доверяют вакцине, а некоторые даже не верят в саму пандемию, не верят в современную науку, а верят в то, что, если мазать колени медом, они перестанут болеть.
Подобные реакции заслуживают серьезного исследования – важно понять причины, по которым люди не верят тем, кто говорит от имени власти, медиков и ученых. Вполне ожидаемо, что не очень образованные люди верят во всякие мифы. Но проблема в том, что сегодня это явление захватывает и тех, кого Александр Солженицын называл «образованщина», то есть людей с высшим образованием, но при этом подверженных влиянию стереотипов и предрассудков. Мы хорошо знаем, что подобные социальные типы становятся более активными во времена неустойчивые, сложные, переломные. Так было в начале 1990-х, когда рухнул Советский Союз. Мы до сих пор помним «целителей» Анатолия Кашпировского, Аллана Чумака и простых людей, которые заряжали воду у экранов телевизоров и падали в обморок прямо на сеансах мнимой психотерапии. У меня есть ощущение, что пандемия снова побудила людей искать защиты и психологической устойчивости в мифологических формах. Вот только ковид этим не вылечишь. Иррационализм в условиях, когда все меняется и почва уходит из-под ног, является следствием неумения и невозможности найти себя в «новом дивном мире».
То есть в результате пандемии сильно возросло психоэмоциональное напряжение людей?
Е.Б. Шестопал: Я видела работы и интервью психиатров, в которых они отмечают резкое увеличение после ковида числа первичных обращений людей с невротическими расстройствами. Среди моих студентов трое в течение этого года пережили серьезную депрессию. Они вылезали из нее с помощью лекарств. Думаю, что столь травмирующим для них оказалось именно изменение образа жизни, процесса обучения, связей с людьми.
На ваш взгляд, эти реакции возникают ситуативно или культурно обусловлены?
Е.Б. Шестопал: В 2019 году мы с коллегами выпустили книгу «Власть и лидеры в восприятии российских граждан. Четверть века наблюдений (1993–2018)». В ходе работы над ней мы обнаружили очень любопытную вещь: каждое десятилетие (в промежутке между 1990 и 2018 годами) сильно отличалось от следующего уровнем иррациональности в восприятии политиков. В начале 1990-х верили одному политику, голосовали за другого, а симпатизировали третьему. Расхождение в преобладании рациональных и бессознательных реакций было пиковым в 1991–1993 годах.
Интересно, что еще до президентских выборов 2018 года в общественных представлениях о политиках бессознательное снова вошло в конфликт с рациональным.
Обращение к «целителям» – это, конечно, ситуативная реакция. При этом ситуативные реакции связаны с национальными особенностями сознания, выработанными веками способами выживания, такими как обращение к религиозным и квазирелигиозным верованиям. Поскольку традиционная религия, я бы сказала, сейчас не очень авторитетна для населения, то квазирелигиозные и сектантские идеи пользуются популярностью.
Вместо мобилизации
Е.Б. Шестопал: Я много занималась изучением социально-психологических особенностей российского общества в постсоветские годы. И меня всегда поражало, что в отличие, скажем, от западных и восточноевропейских стран, в России протестные настроения, за исключением конца 1980-х и 1991 года, были приглушенными, а ипохондрические настроения и апатия (в духе «от меня ничего не зависит», «зачем куда-то соваться, когда все за нас решат»), соответственно, доминирующими. Но мы все понимаем, что если тогда можно было переждать, то в ситуации пандемии так не получится: каждый – один на один со страшной глобальной угрозой. Сошлись два эмоциональных потока: старый – депрессивно-апатичный, идущий сквозь 1990-е, и новый – более активный и бурлящий. Мне кажется, что такая смесь очень опасна и может обернуться взрывом при совершенно ничтожном поводе.
Возможен ли такой взрыв в обозримом будущем?
Е.Б. Шестопал: Мы видим, что в мире происходит политическая радикализация. В России же у людей мало сил на это – выживание настолько поглощает их энергию, что говорить о перспективах радикализации нет никаких серьезных оснований. В условиях пандемии общество должно мобилизоваться. Увы, мне кажется, что наше общество в целом пока к такой мобилизации не готово. Правда, некоторое бурление среди людей происходит, но оно происходит не на социальном, а скорее на индивидуальном уровне.
В каком виде мобилизацию общества вы считаете необходимой?
Е.Б. Шестопал: Думаю, когда стоит задача активного выживания, мобилизация прежде всего заключается в способности коллективно следовать необходимым мерам, например вакцинироваться.
Почему вакцинация буксует? Потому что люди не верят в то, что власти не подсунут им ерунду. В такой модели демобилизованного общества каждый сам за себя. Это пассивный протест.
Однако, чтобы справиться с пандемией – не только в медицинском, но и в социальном плане, у людей должны быть силы и способность приспосабливаться к новым условиям жизни, принимать серьезные решения. Но общество сейчас не особенно хочет это делать.
Какой, по вашему мнению, будет постпандемическая реальность?
Е.Б. Шестопал: Прежде всего нужно понимать, что вирус никуда не исчезнет, поэтому мы должны научиться сосуществовать с ним. Мы никогда уже не будем жить в том беззаботном мире, в каком жили до 2020 года.