Оригинал интервью: Информационное агентство URA.RU — «Политолог Серенко раскрыл истоки захвата колонии №19 в Волгоградской области»
Тюремные джамааты появляются в тех российских тюрьмах, где не налажена агентурно-оперативная работа. Об этом в интервью сообщил директор Аналитического центра Российского общества политологов Андрей Серенко. По его словам, мятежи, подобные тому, что произошел 23 августа в ИК-19 в Волгоградской области, демонстрируют провал в этой сфере. Это — потенциальные риски терактов уже за пределами тюрем. Поэтому, отметил Серенко, президент Владимир Путин начал заседание Совбеза именно с этой темы.
— Андрей Николаевич, сегодня в системе ФСИН произошла очередная акция радикалов. На этот раз — в ИК-19 в Суровикине Волгоградской области. И все это — последователи ИГИЛ*, тюремного джамаата. Что происходит? Почему они активизируются?
— Не то, чтобы тюремные джамааты активизировались. Это — отдельное проявление внутри террористического сообщества, которое всегда было очень влиятельным. Тюремные джамааты давно являются своего рода академией джихада.
— Почему именно в тюрьмах?
— Тюрьма — это одно из мест, где происходит наибольшая и очень быстрая радикализация людей, которые оказываются вместе. Проблема тюремных джамаатов — это не проблема текущего дня. Она имеет долгую историю, и не только в России. То же самое было всегда в Афганистане, в республиках Центральной Азии — везде, где в тюрьмах появляются осужденные сторонники ИГИЛ, как правило, очень быстро возникает тюремный джамаат.
— Путин вынес сегодня тему в самое начало Совбеза. Учитывая, что это уже не первый случай, есть надежда, что работа ФСИН, МВД будет перестроена?
— К сожалению, наша бюрократия очень неповоротливая, слишком коррумпированная и слишком неэффективная. Путин, мне кажется, это тоже видит, и его это не радует. Он дает одни указания, но как они будут выполняться на месте — большой вопрос.
Современная российская бюрократия (что силовая, что гражданская) не соответствует уровню тех задач, которые приходится решать нашей стране. Поэтому здесь не нужно питать иллюзий. Для ИГИЛ то, что произошло сегодня в Суровикинском районе — это большой успех, они его раскрутят по своим ресурсам максимально. Значит, будут подражатели, будут попытки повторить этот успех.
— Где?
— Где угодно. Сегодня это происходит по Югу, потому что, думаю, ИГИЛ пытается «осваивать» тюремный рынок этого региона, формируя и укрепляя там свои джамааты, закрепляя этот бренд. Но, уверен, ни одна колония от этого не застрахована, в абсолютно любой части России. Там, где будут провалы в агентурно-оперативной работе силовых структур, — однозначно можно ждать подобных акций.
— Что эти люди представляют собой?
— Это очень дисциплинированные, очень организованные люди. В ИГИЛ люди склонны к самоорганизации и солидарности, к поддержке друг друга. Поэтому ИГИЛ традиционно ищет последователей среди заключенных — радикалы становятся примером для подражания, особенно если среди заключенных много мусульман. Если в тюрьме появляется кто-то из ИГИЛ, как правило, мусульмане быстро примыкают к нему, и тогда все разговоры про умеренный ислам сразу теряют смысл. Эта публика очень быстро радикализируется, приобщается к наиболее агрессивному, энергичному носителю игиловской идеологии, манхаджа (путь, — ред.), как они называют.
Как правило, когда формируется тюремный джамаат, идет противопоставление его не столько администрации колонии, сколько ворам в законе, криминальным авторитетам, которые находятся в этой зоне. Очень часто это сирые, убогие, угнетаемые криминальные элементы, которые испытывают в тюрьме давление со стороны «традиционного» криминала, они и принимают ислам, причем джихадистского, игиловского толка, чтобы просто получить защиту. Игиловские джамааты, повторюсь, очень активно это используют. Они защищают этих несчастных, предлагают им свою защиту, но, конечно, при условии принятия ислама и джихадистского манхаджа.
То, что сегодня решили привезти муфтия в колонию, — это безнадежная затея, потому что муфтий не сможет повлиять на них — они считают его кафиром, то есть неверным. Более того, всегда в таких случаях есть риск, что они убьют муфтия.
— Что или кто тогда на них может повлиять?
— Никто не может повлиять. Только — агентурная работа. Очень серьезная, оперативная работа внутри колоний. Работа на предотвращение таких акций — единственный вариант. В сегодняшней истории в Суровикине позитивного выхода нет. Террористы готовы были убивать, никуда бежать они реально не собирались. Они готовы были там умирать, и прихватить с собой как можно больше людей. Никто из них не собирается попадать в плен — это большая редкость. Мирный исход для игиловца, попытка договориться с кем-то из неверных — это немыслимая для них вещь. Эти люди воюют не за деньги. Для них это — форма джихада, войны с неверными.
— Им дается какой-то сигнал? Как определяется тот момент, когда они должны начать действовать?
— Нет, никакого сигнала нет. Это происходит, как правило, в индивидуальном порядке, когда людей становится достаточно для совершения какой-то акции. Это может быть 10 человек, это может быть пять человек и даже три — неважно, сколько. Важно, что все эти люди в какой-то момент оказались в одном замкнутом пространстве и имеют возможность самоорганизовываться, вынашивать какие-то планы.
— Означает ли это, что проколы допускаются на самом первом этапе, когда в колонии (или, может быть, даже на этапе следствия) не могут вычислить радикалов?
— Могут не знать о том, что он радикал, могут не обращать на это внимание. Повторю: то, что произошло в Суровикине, ранее — в Ростове-на-Дону, — это, безусловно, провал силовиков. Это упущение в агентурно-оперативной работе. Таких людей нужно держать всегда на контроле.
Вспомните, пару лет назад была Калмыкия. В Элистинской колонии был выявлен тюремный джамаат, который к тому же фактически контролировал всю тюрьму. Но его участники не успели натворить ничего подобного, что произошло в Суровикине или в Ростове-на-Дону, — их вовремя выявили и обезвредили. Но корни радикалы там успели пустить очень глубоко.
— Вы уже назвали три южных региона. Почему именно там? В тюрьмах других регионов джамаат не так развит?
— ИГИЛ действительно пытается формировать тюремные джамааты в тюрьмах Юга России. И последние события говорят о том, что это не последний случай, что игиловская пропаганда уделяет южным регионам особое внимание. Сложно сказать, почему. Возможно, в этих регионах есть какая-то инфраструктура.
Но попытки создать тюремные джамааты есть везде — и на Урале, и в Сибири, и на Дальнем Востоке, и в Москве. Не везде им удается сформировать полноценный джамаат.
Посмотрите на состав участников сегодняшних событий: это все выходцы из Узбекистана, Таджикистана. Там нет кавказцев, нет русских, татар, других национальностей. Люди были собраны не просто по религиозному, а по этническому принципу — выходцы из конкретных республик Центральной Азии. То есть они подбирались, условно, по принципу землячества, ну а формой позиционирования в колонии, видимо, являлась вот эта джихадистская идеология.
— Вы сказали, что сегодняшняя история в Волгоградской области — это провал силовиков. А как эта работа должна быть построена?
— Я приведу пример Центральной Азии. Как-то я разговаривал с офицерами безопасности в Бишкеке. Они говорят, что по статистике, если в камере оказывается проповедник или сторонник ИГИЛ, через несколько месяцев вся камера будет игиловская. Обычные криминальные авторитеты в противостоянии с игиловцами становятся очень слабы: если в мусульманской республике сидельцы перейдут под ИГИЛ и если там будет обычный криминальный авторитет, они его просто придушат. А в России администрации колоний всегда работают через криминальных авторитетов.
Здесь нужна особая тактика. Тем более, что в ИГИЛ существует стратегия развития и укрепления тюремных джамаатов — у них целая теория разрабатывается, кампании, когда они, например, планируют освобождение заключенных из тюрем. Эта стратегия сработала как-то в Афганистане еще до прихода к власти талибов**. Они там перебили около ста человек, освободили заключенных, которые потом присоединились к ИГИЛ.
— Но Волгоград — это все-таки русский город …
— Да, и не факт, что в этой колонии было много мусульман. Так вот, человек может сесть в тюрьму как обычный распространитель наркотиков — мелкая сошка, который делал какие-то закладки. Но сидя за решеткой, становится другим. И вот этот момент можно и нужно отследить только через работу с агентурой, через очень четкую оперативную и конкретную работу. В этих колониях однозначно провал в этой сфере.
— А ведь люди, которые примкнули к ИГИЛ в тюрьме, рано или поздно выйдут на свободу. Если их вовремя не вычислят, все, что угодно, может произойти в обычной жизни. Правильно понимаю?
— Вы абсолютно правы. Они не всегда поднимают такого рода мятежи, но подвергаются определенной обработке. И если сели в тюрьму мелкими воришками, то выходят уже джихадистами.
— Каких решений в этой ситуации вы ждете от власти?
— Как я уже сказал, — это налаживание агентурно-оперативной работы. Иного в борьбе с ИГИЛ не дано. И — главное — нужно прекратить обманывать самих себя и признать, что ИГИЛ никуда не исчез, более того, ИГИЛ сегодня на подъеме и будет вести войну против России, которая борется с ним в Сирии. То есть фактически Россия в состоянии войны с ИГИЛ почти 10 лет. И еще будет столько же, потому что ИГИЛ возрождается.
*ИГИЛ, Исламское государство, организация, признанная террористической в России
**Талибан — организация, признанная террористической в России