Об итогах выборов президента России, активности тамбовчан, значении элит, развитии партий и российской оппозиции – в беседе с доктором политических наук, профессором, руководителем Тамбовского регионального отделения Российского общества политологов Дмитрием Сельцером.

— Дмитрий Григорьевич, выборы состоялись. Вы участвовали в голосовании, какие Ваши впечатления?

— Конечно, голосовал, как и всегда, на своем избирательном участке. Кстати, впервые голосовал с помощью КОИБ, это очень удобно. Я считаю, что будущее – за электронным голосованием. Мы живем в эпоху, когда не мыслим себя без гаджетов, и выборы тоже в перспективе станут процессом виртуальным. Кстати, у меня учился студент, который в свое время подготовил очень хорошую работу о мировом опыте использования электронного голосования. Его главный вывод был в том, что электронное голосование – это даже не отдаленное, а самое ближайшее наше будущее. Сейчас он живет в Москве, возглавляет Центр исследования электронного голосования МГУ имени М.В. Ломоносова, сотрудничает с ЦИК России. Я тоже в принципе за электронное голосование, это упрощает процедуру, убирает человека-посредника, и, к тому же, налицо существенная экономия. Во многих странах это уже апробировано и дает хороший результат. Технологически и технически электронное голосование – едва ли не заурядная задача. Технологии развиваются уже быстрее, чем того хочет сам человек. Если люди будут безусловно доверять этой системе, она скоро будет введена.

— Почему явка в Тамбовской области оказалась столь высокой?

— Накануне выборов я прогнозировал, что явка в регионе составит примерно 70 процентов, а она оказалась даже выше. Наша область традиционно так голосует, и связано это с разными причинами. Мы не промышленный, не столичный, а аграрный регион. Общество у нас, можно сказать, традиционное. И некоторые традиции голосования у нас заложены давно. Напомню, что на выборах президента РСФСР 12 июня 1991 года явка была 81,9 процентов (в России – 76,7). И впоследствии, за единственным исключением в 2000 году, «тамбовская явка» была на 5 – 8 процентов выше общероссийской. Это явление, имеющее корни из прошлого. У нас сформировано особое отношение к установлению первого лица страны.

— И люди традиционно ждут, что первое лицо станет лидером нации?

— Нашей стране свойственна моноцентричная политическая модель, когда в системе отправления власти доминирует один человек. В России всегда было именно так. И даже если случались моменты, когда ситуация складывается по-другому (Смутное время начала 17 века, революция и гражданская война 1917 и последующих годов), сама жизнь в итоге находила такого человека, который поднимался на верхнее место в пирамидальной системе организации власти. То есть, так получается, что жизнеспособность и прочность нашей политической и социальной системы определяется и зависит очень часто от одного человека. Он принимает ключевые политические решения и цементирует общество. И люди это инстинктивно принимают. Внутренне понимая значение первого лица в нашем государстве, они охотно идут на президентские выборы.

— Моноцентризм характерен только для России?

— Прежде всего для России, но не только, есть и другие моноцентричные страны. К Западу это относится в меньшей степени, конечно. Скорее, к Востоку. Обратите, кстати, внимание на недавние изменения в политической системе Китая. Долгие годы тамошние руководители настаивали на сменяемости и коллективном руководстве. Сейчас ситуация несколько поменялась. Если вернуться к нам, то таковы наши политические реалии. Во власти есть доминирующий актор. При этом власть формирует общество, а не наоборот.

— Что ждете теперь, когда Владимир Путин победил?

— Мне бы хотелось видеть наше развитие в трех направлениях. Во-первых, очень хочу, чтобы президент привнес что-то новое в политику, сделал ее более социальной, что ли; опирающейся на общественные интересы, а не единственно интересы государства. Самому государству нужно преодолеть разрыв между собой и обществом, приблизиться к нему. Во-вторых, необходима смена элит, это очень важно. В большинстве стран развитие всегда начиналось именно с их решительного обновления. Коррумпированные, морально выгоревшие элиты должны уйти.

— Думаете, есть на кого менять?

— Удивлюсь, если в стране, где проживают около 150 миллионов человек, не найдутся новые талантливые кадры. Да и политика у нас вызывает массовый интерес. Посмотрите: люди сейчас активнее спорят на политические темы, даже футбол на втором плане. Политическая сфера, сфера государственного управления у нас всегда притягивает людей. И третье, что я еще не сказал о том, что ожидаю от президента, это создание справедливых условий для человеческого бытия. Человек всегда жил в поисках государства права, справедливости. Российская общественная мысль XIX-XX веков была направлена на поиск возможностей для построения государства права и правды, которого у нас, к сожалению, все еще нет. И если президенту во время нового срока удастся продвинуться в этом пути, я буду очень рад.

— А что вы как преподаватель высшей школы ждете от системы образования, стоит ли ее менять?

— Изменения нужны, в образовании далеко не все в порядке. С одной стороны, идет накачивание деньгами федеральных университетов, но даже там, несмотря на это, сохраняется много проблем. У меня много друзей в крупнейших вузах, и я часто бываю там и вижу это. Конечно, в региональных вузах ситуация еще сложнее. Ректоры вряд ли скажут вам напрямую, но ведь им приходится работать в условиях выживания. Вузы как-то движутся, развиваются, но при этом решают главную задачу – выжить. Я бы хотел видеть от главы государства действий по поддержке системы образования в целом и высшей школы в частности. Многое зависит и от дошкольного, среднего образования. Конечно же, хотелось бы, чтобы все наши школы были как Сколково. Нигде в мире нет только элитных школ, но все же они должны быть приличными, и новые поколения россиян должны в нормальных условиях получать достойное образование от высокопрофессиональных педагогов. Сегодня же мы видим, насколько перегружены педагоги, как в материальном, социальном смысле недооценен их труд. Это касается и высшей школы. Ну, ненормально, когда профессор и доцент должны столько преподавать. О каком качестве может идти речь.

— Почему так происходит?

— Таковы нормативы, их приходится выполнять. Ставка предполагает гигантское количество часов, порой – даже за границами возможностей человека. Происходит это от скрытого недофинансирования, и так во всех вузах, даже в федеральных. Профессура находится в тяжелых условиях. Вузовский преподаватель, повторюсь, предельно перегружен, а значит – не может работать над собой, самосовершенствоваться, элементарно готовиться к занятиям – ни содержательно, ни методически. Хороший профессор оттачивает методику преподавания всю жизнь. А уж в век технологий, коммуникаций ты обречен это делать. По-другому нельзя.

— В других странах иначе?

— У меня плотные международные связи. Там, где наука занимает серьезное место в социальном организме и во внутренней политике государства, система выстроена совершенно не так. И таких стран, увы для нас, очень много. У нас были когда-то превосходная наука и качественное образование, но если дело продолжится так и дальше, мы просто растеряем преподавательский состав вузов. Сейчас и так поток в образование существенно сократился, а поток в аспирантуры уже превратился в ручеек. Например, мы в стране готовим политологов, но не знаю, будет ли нам адекватная смена. Потому что молодые люди точно знают: в бизнесе, сфере политтехнологий они заработают существенно больше, чем если останутся в науке и/или станут преподавать. Причем, это не только и даже не столько проблема провинции, в МГУ дело обстоит примерно также.

— Как это изменить?

— Политика в области образования – часть внутренней политики государства. Поэтому должен быть рывок, изменение во всех сферах жизни, в том числе – и в образовании. А для этого нужно и адекватное распределение денег, и контроль за их использованием, и многое другое. А иначе мы деградируем и растворимся в истории. Думаю, у Владимира Путина есть все возможности решить эти проблемы. Реализовать амбициозные проекты нужно сейчас. В период кризиса, горьких годин решиться проводить реформы во многом проще, потому что они попросту неизбежны.

— Еще вопрос о выборах. Все-таки сложно отрицать, что в ходе кампании применялся административный ресурс, в том числе и для того, чтобы увеличить явку. Почему это происходит? Ведь Вы сказали, что люди и так у нас традиционно ходят на выборы.

— Да, административный ресурс на выборах используется, в том числе для того, чтобы побудить людей голосовать. Но, на мой взгляд, он часто избыточен. Его могло бы быть намного меньше. Но то, что мы видим, процесс вполне объективный. В нашей электоральной машине – я имею в виду всю страну – запущен механизм соревнования административно-политических команд. Среди руководителей регионов, а следом – городов и районов, идет постоянное внутреннее соревнование на выборах. Каждый хочет выглядеть не хуже, а лучше соседа по явке избирателей и проценту голосования за кандидата власти. Если посмотреть опыт других стран, там это тоже присутствует, но не так избыточно, как у нас. Это ненормально. Мало того, что сами администраторы становятся нервными, они переносят психоз на обычных людей.

— Не кажется ли Вам, что выборы показали полный крах оппозиции?

— Для начала нужно разобраться, кого стоит считать оппозицией? Парламентские партии, в том числе ЛДПР и КПРФ, давно стали неотъемлемой частью системы государства. Это системная оппозиция. Не думаю, что их ожидает крах. Снижение электорального результата, да, случился, но краха нет точно. При уточнении партийного проекта – смене лидеров, кандидатов, программатики – все изменится. Запрос на такие проекты в России есть.

— Тогда Собчак как новое лицо в политике, или привычный Явлинский, который в систему власти не входит…

-Собчак – не оппозиция, а тем более проект. В политическом смысле Ксения Анатольевна постепенно переросла из простого сочиненного проекта в сложносочиненный. Понятно, что такого рода выборы лишены экспромтов, поэтому у проекта «Собчак» есть автор, кто он, размышлять не берусь. Если она появилась среди кандидатов, значит, это было кому-то нужно, и она шла не вопреки чьему-то желанию, а благодаря. В этот проект заложены базовые электоральные ограничения, то есть, она должна была набрать ровно столько голосов, сколько было заложено в базе проекта. Думаю, у проекта есть какие-то долгосрочные цели.

— Женщина-президент в России возможна?

— Думаю, нет, это вопреки логике построения современного российского государства. Я рискую навлечь на себя упреки, но говорю это вполне реалистично и осознанно. Сегодня уже не будет новой царицы Екатерины, сейчас другая историческая эпоха, другой контекст. Кстати, именно после Екатерины эпоха участия женщин в качестве первого лица государства в России завершилась. Что касается Григория Явлинского, о котором вы спрашивали. Я долгие годы голосовал за «Яблоко», считая для себя важным поддержать эту партию и ее лидера. Но со временем мне было все труднее убеждать себя продолжать делать это, и потом я перестал. Все, что связано с «Яблоком», Явлинским мне видится сейчас политически скучным и даже драматичным. Для меня драма российского либерализма очень печальна. Уничижительные слова о либералах, ежедневно бросаемые «в телевизоре», несправедливы и неправильны. Причем тут либерализм? Разве те, кто называли себя либералами в 1990-е годы и разворовали страну, были либералами? Нет, конечно. Это были и есть проходимцы и воры. Просто им было выгодно называться популярным тогда политическим клише. Между тем, что плохого и недостойного в идее, выступающей за личные свободы и соблюдение человеческого достоинства? А ведь это и есть суть либерализма. Если вернуться к Явлинскому, чем сегодня может увлечь сильно постаревший мужчина, который за тридцать лет карьеры не добился никакого политического успеха? Когда он был молодым, предлагал программу «500 дней», считавшуюся реальной программой формирования новой модели развития. То есть, это был политик с программой. Но реализовали в итоге не ее. Мог ли он стать лидером страны? Только не России. В любом случае Явлинский не состоялся. Голосовать в 2018 году за несостоявшегося лидера, у кого все в прошлом, считаю неправильным.

— Будет ли меняться партийная система?

— Предполагаю, что число политических игроков и их качественный уровень могут измениться, если будут происходить изменения внутри государства. Возможно, появятся дееспособные партии, или новыми игроками насытят старые партийные структуры. Но не стоит все же ждать слишком многого от партий. В начале XX века перед выборами в царскую Государственную думу многие политические силы легализовались и казалось, что благодаря этому наступит согласие в обществе, а государство проведет столь нужные реформы, но через какое-то время случалась революция. Спустя время уже в 80-е годы считали, что если отменить однопартийную систему и легализовать многопартийность, все и сразу пойдет как надо. Но итог мы тоже знаем.

— Альтернатива партиям есть?

— Альтернативы как таковой партиям нет, просто не надо считать партийную систему панацеей, наличие и активность партий не избавляет от необходимости адекватной внутренней политики, и общество может стать сильнее не только благодаря развитой многопартийности. Не надо исходить из завышенного представления о возможности политических партий. В современном мире партии – это проекты, электоральные машины, механизмы трансформации власти. В них уже мало того социального начала, что было когда-то у партий-профсоюзов. Надо жить реальными интересами, а не необходимостью создания и поддержки политических организаций.

Источник: OnlineTambov.ru