Современные отечественные ученые стараются все больше уделять внимания политической модернизации. К примеру, российский исследователь С.Н. Гавров рассматривает явление модернизации через ее имперские и либеральные модели. Он отмечает, что нынешняя Россия продолжает балансировать в области пересечения имперских и либеральных модернизационных тенденций. В то же время, Гавров предупреждает, что между имперской и либеральной моделями социального развития не может быть сколь-либо длительного и устойчивого компромисса. Таким образом, вопросы модернизации как никогда представляют интерес для политологов.

На тему политической модернизации размышляет Сергей Панкратов, руководитель Волгоградского областного регионального отделения Российского общества политологов, доктор политических наук, профессор, заведующий кафедрой политологии Волгоградского государственного университета.

— С самого начала хотелось бы отметить, что модернизационная парадигма исследования изменений общества и государства в рамках политологического дискурса с 50-60-х годов прошлого века имеет как своих сторонников, так и оппонентов. Вместе с тем, и по сегодняшний день она широко используется многими зарубежными и отечественными учеными для анализа коренного характера преобразования институциональных, ментальных и других структур в иные, более совершенные, адекватные современности формы и неизбежность возникновения «социальный цены», связанной, в том числе, с выбранной и реализуемой национальной моделью политической модернизации. С моей точки зрения, критику концепций модернизации за невозможность достижения «идеального образца современности» можно признать недостаточно обоснованной, так как не теоретические конструкции, а конкретные элитные группы или социальные слои, решившиеся на модернизацию, должны осмыслить и нести ответственность за ход и издержки тех или иных преобразований.

Поскольку мой научный интерес связан с исследованием специфики современного этапа политической модернизации России, то, безусловно, в первую очередь, как исследователь, обращаюсь к работам А.С. Ахиезера, А.С. Панарина, В.Г. Федотовой, В.В. Козловского, С.А. Ланцова (моего научного руководителя по кандидатской диссертации, которому я очень благодарен за помощь и поддержку), А.И. Соловьева, М.В. Ильина, Г.И. Вайнштейна, А.В. Дахина, акцентирующих внимание на разработке теоретических моделей отечественной модернизации в исторической перспективе.

Проблемы цикличности российской модернизации нашли отражение в работах В.И. Пантина, В.Б. Пастухова, Ю.С. Пивоварова, А.И. Фурсова, В.Л. Цымбурского, А.Л. Янова и других исследователей. Здесь важно видение диалектической взаимосвязи между причинами, сущностью, технологиями разрешаемых противоречий, присущих досоветскому, советскому и постсоветскому этапам модернизационных преобразований. Социально-политические оценки и прогнозные сценарии модернизации РФ представлены в трудах М.К. Горшкова, О.Ф. Шаброва, В.А. Ядова, В.Т. Третьякова.

Институциональные и процессуальные аспекты современного этапа политической модернизации России раскрываются в работах А.Ю. Шутова, Л.И. Шевцовой, В.А. Красильщикова, В.И. Коваленко и др.

В плеяду зарубежных учёных, касающихся модернизационной тематики, входят И. Дойчер, И. Валлерстайн, С. Хантингтон, Ш. Эйзенштадт, Т. Мергель, С. Липсет, У. Ростоу, Э. Саид и другие.

Невозможно перечислить всех отечественных и зарубежных политологов, которые, так или иначе, обращаются к анализу социально-экономических, социокультурных, политико-правовых аспектов модернизации. Наиболее востребованнными в теоретическом и практическом плане, как мне кажется, в настоящее время являются работы, посвященные анализу политической модернизации в контексте артикулирования национально-государственных интересов и обеспечения безопасности, как на глобальном, так и региональном уровнях, минимизации рисков и угроз, имеющих внутреннюю и внешнюю причинность проявления.

— Анализ тенденций развития современного мира указывает на то обстоятельство, что «общество риска» имеет не страновой, а общецивилизационный характер. Как справедливо в одной из своих работ отмечала И.А. Мальковская, риск явил свой новый социальный облик в качестве определенной цены за комфорт, потребление, технический прогресс, эмансипацию от природы и тотальную экспансию техногенного фактора на периферийную окраину вестернизированной ойкумены. Очевидно, что процессы модернизации и укрепления новой российской государственности так же характеризуются, с одной стороны, усилением внутренних и внешних вызовов, вносящих определенные коррективы в их реализацию, а с другой стороны, поиском механизмов стабильного и безопасного развития общества.

С моей точки зрения, которую не раз уже излагал в публикациях, выступлениях на конференциях различного уровня, в качестве основных «болевых точек» модернизации, определяющих содержание и структуру угроз и рисков, следует назвать: немотивированное выстраивание определенных политических конструкций, вызывающих в общественном сознании впечатление отступления от демократических ориентиров модернизации; неотлаженность системы и легитимных механизмов перехода власти к новой генерации руководителей, способных обеспечить поступательное продолжение реформ или выработать новую необходимую стратегию модернизации при сохранении общественной стабильности; незавершенность административной реформы (в чем Президент признался сам в своем Послании Федеральному Собранию), что продолжает обеспечивать бюрократии фактически статус единственного правящего класса России; алогичная закрытость власти (как на федеральном, так и на местном уровнях), ее оторванность от потребностей людей, что не раз отмечалось во время встреч Президента РФ с гражданами; терпимость к ошибочным кадровым назначениям; сохранение политически опасного разрыва между уровнем дохода беднейших и сверхобеспеченных слоев населения, а также уровнем жизни в различных регионах РФ и др.

Таким образом, к угрозам и рискам, которые во многом определяют современный этап политической модернизации России, можно отнести следующие: возможность распада страны вследствие неэффективности функционирования сложившихся федеративных отношений, а также существенных различий в социально-экономическом, политико-правовом и других уровнях развития; распространение террористической деятельности и экстремистских групп; неэффективность управления, усиливающего риск непредвиденных последствий тех или иных принимаемых решений и действий; стремление проникновения организованной преступности в органы власти всех уровней; депопуляции населения, в том числе вследствие низкого качества жизни; усиление попыток иностранного вмешательства во внутренние дела РФ, потеря реального суверенитета и др.

В этой связи хотел бы обратить внимание на то, что, когда глобальные тенденции способствуют ограничению государственного суверенитета, я солидаризируюсь с позицией А. Бека о том, что именно государства будут вступать в союз с другими государствами для минимизации рискогенности на глобальном, региональном и местном уровнях. В этом смысле в своих работах я пытаюсь обосновать необходимость реализации в настоящее время этатистской модели модернизации России, так как иные политические и общественные институты (не принижая значимость и важность гражданского общества), кроме государства, не в состоянии в настоящий момент если не преодолеть, то снизить рискогенный фактор развития.

— Теория модернизации теснейшим образом связана с практикой конкретных стран и регионов по изменению сущностных черт традиционного общества в исторической перспективе. Известно, что большинство государств Западной Европы и Северной Америки представляют собой органичный тип «осовременивания», где модернизация была естественной и во многом необходимой реакцией на кризис предыдущего этапа (ответом на вызов) их собственного развития. Несмотря на радикальность осуществляемых преобразований во всех сферах общества (от культуры до технологий и политических режимов), они не нарушали преемственности развития, объединяя вокруг себя различные социальные слои, опирались на их инициативу.

Однако было бы глубоким заблуждением рассматривать органичные модернизации как бесконфликтные и безболезненные «исторические прогулки» от традиционализма к современности. При невозможности разрешения острейшего кризиса, порожденного процессом реформ и «неготовностью» людей и институтов к нововведениям, модернизация затягивалась во времени, а наслаивание противоречий приводило к достаточно неожиданным последствиям (в этой связи достаточно назвать приход к власти в Германии Гитлера, в Италии – Муссолини, события во Франции с середины 20-х до середины 60-х годов ХХ столетия и т. д.).

Для современной России интересен и полезен, с моей точки зрения, опыт КНР, Бразилии, Чили и, конечно, государств, образованных после распада СССР, а также стран социалистического содружества в целом. На эту тему пишут очень много известных специалистов, достаточно назвать наиболее известные работы, вышедшие в конце ХХ — начале ХХI вв.: Л.С. Окуневой «На путях модернизации: опыт Бразилии для России»; «Государственность и модернизация в странах Юго-Восточной Азии» под редакцией В.Ф. Васильева, Ю.О. Левтоновой; «Вдогонку за прошедшим веком: развитие России в ХХ веке с точки зрения мировых модернизаций» В.А. Красильщиковой; «Уроки китайских и южнокорейских реформ» (Н.А. Симония); «Демократия и рынок. Политические и экономические реформы в Восточной Европе и Латинской Америке» А. Пшеворского; «Модернизация «другой» Европы» В.Г. Федотовой; «Политический порядок в меняющихся обществах» С. Хантингтона; «Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций» Ш. Эйзенштадта и др.

Мне же хотелось обратить внимание лишь на один аспект модернизационных преобразований в различных странах мира – на сохранение отдельными национальными государствами «реального суверинитета». Политическая модернизация в эпоху глобализации напрямую связана с идеей и современной практикой распространения демократии, то есть активной политикой воздействия одной группы стран на внутриполитические процессы других формально суверенных государств. Как подчеркивал А.Д. Богатуров, в настоящее время «демократизация фактически представляет собой идеологию американского национализма в его своеобразной, надэтнической, государственнической форме. Подобную «демократизацию» США успешно выдают за идеологию транснациональной солидарности». Таким образом, с начала 1990-х годов прошлого века в мире через реализацию тех или иных моделей модернизационных преобразований развернулся процесс активного «экспорта демократии», в том числе и насильственным путем.

Как ученому и гражданину РФ, мне не безразлично с помощью каких технологий и во имя каких целей осуществляется модернизация в Украине, Киргизии, Молдове, а так же Беларуссии и других сопредельных государствах.

По моему мнению, дедогматизация и десакрализация принципов демократии в условиях реалий современного процесса глобальной демократизации ставит перед политической наукой новые задачи. Очевидно, что при оценке конкретной политической системы, когда говорится о наличии или отсутствии демократии, необходимо уточнение, о какой именно из ее форм идет речь. Утверждение М. Платтнера о том, что «когда мир говорит о демократии, это почти всегда означает “либеральную демократию”, то есть тип политического устройства, который существует в США и в большинстве других экономически развитых стран», более не отражает политические реалии мироустройства и тем самым открываются новые векторы модернизации в мире.

— Ранее я уже высказал свою точку зрения на «болевые точки», риски и угрозы, которые характерны для современного этапа политической модернизации. Одна из главных причин противоречивости модернизационных преобразований в современной России, с моей точки зрения, кроется в отсутствии и/или неиспользовании эффективных механизмов взаимодействия между институтами гражданского общества и государства как по принципиальным, стратегическим вопросам развития страны, так и тактике повседневных действий. Поясню более подробно, что имею в виду. Как сторонник осуществления в настоящее время этатистской модели политической модернизации, настаиваю на том, что это не означает принципиального отказа от идей демократии, перехода к смешанной экономике. Речь идет скорее о смене темпов преобразований, степени их ориентированности на те или иные группы населения и, что крайне существенно, о характере политических механизмов, действующих в переходный период.

Использование этатистской модели при модернизации современного российского общества предопределяется, с одной стороны, всей предшествующей отечественной историей, способствовавшей выработке исторического кода «сильного государства», а с другой стороны, такого рода изменения производятся государством по причине того, что в государственной сфере возможна «поддержка идентичности социального целого в его движении от прошлого к будущему».

При этом этатистская модель модернизации предполагает, с одной стороны, структурное и функциональное осовременивание российского государства как политического института, а с другой – выработку механизмов взаимодействия власти и гражданского общества, поиска согласования различных интересов, сочетания многих путей, то есть того, в чем и состоит истинный смысл демократии. Суть данной модели состоит в создании условий для формирования открытого общества, где государство выступает политической гарантией действительной альтернативы отсталости страны и неустойчивому развитию.

А вот здесь-то мы и попали в ловушку «формальной демократии», о которой предупреждал тот же И. Ильин, отмечавший, что у определенной части общества сформировался «фанатизм формальной демократии», превративший лозунг демократизации общества в «исповедание веры», в предмет «слепой верности и присяги». Вроде бы на федеральном и региональном уровне создано и функционирует множество разнообразных общественных организаций, структур, призванных по своей природе проявлять инициативность и ответственность в отстаивании интересов граждан, представителей различных социальных групп. Но нередко эти квазигражданские институты бездумно преданны или, наоборот, антагонистичны к политической системе, лишь по той причине, что разные предложения исходят именно от самой власти, а не от активных групп гражданского общества. В этих условиях важнейшим вопросом остается борьба с коррупционными процессами в российской чиновничьей среде.

Проблема результативности коммуникации власти и общества по большому счету нерешена, несмотря на множество форм встреч Президента, Председателя правительства, глав регионов с населением. Здесь возникает потребность в большом разговоре о путях и технологиях политической социализации/ресоциализации различных групп населения в условиях модернизации государства и общества. Но это новая тема, требующая специального анализа.

— В ученой среде это не очень приветствуется, но я достаточно оптимистично смотрю на социально-политическое, духовно-нравственное и экономическое развитие России. Нет! Я не кричу: «Верую!». Хорошо знаком с прогнозными сценариями (от пессимистического до крайне оптимистического) и математическими моделями, отражающими результаты и последствия возможных векторов модернизационных преобразований. С моей точки зрения, в качестве важнейших факторов, оказывающих существенное воздействие на перспективы и результаты реализации современного этапа модернизации России, следует выделить такие:

1) функциональную способность органов государственной власти противостоять эгоистическим интересам отдельных групп;
2) сплоченность политической элиты в вопросе о приоритетах национально-государственных интересов;
3) выработку идеологии модернизации, способную мобилизовать граждан на решение поставленных задач;
4) реализацию этатистской модели модернизации с одновременной социализацией самого государства как политического института и др.